Новости легиона

Дисциплина как беспрекословное подчинение власти - будь то власть отца семейства (подчинение которой было сферой disciplina domestica), власть магистратов или государства в целом - изначально входила в обобщающее понятие римской доблести, virtus. Значение дисциплины как органической черты римского характера, как основы военных успехов и самой государственности Рима отлично сознавалось самими римлянами. «Главной гордостью и оплотом римской державы» называет воинскую дисциплину Валерий Максим. Подобное убеждение высказывалось и многими другими авторами . В источниках неизменно подчеркивается бесспорное превосходство военных порядков и дисциплины римлян и отмечается при этом, что военная сила других народов неизмеримо возрастала, если им удавалось перенять элементы римской дисциплины. Такого рода оценки, несомненно, в той или иной степени отражают реальное положение дел, но, прежде всего, указывают на устойчивый стереотип общественного сознания, свидетельствующий, что понятие дисциплины является одним из компонентов «римского мифа» . Отеческая дисциплина в армии (paterna disciplina, veteris disciplinae decus) неизменно ассоциируется с такими ключевыми понятиями, как modestia, constantia, obsequium, exercitatio, labor и т.д., и не мыслится без эпитета severa. Именно severitas выступает как важнейшая грань дисциплины предков, как героическая норма, вызывавшая удивление у не римских авторов и чувство подчеркнутой гордости у самих римлян. В действительности еще и в раннем Риме дисциплина легионов, как показал В. Мессер, часто была далека от того рисуемого традицией идеала, который нередко не критически воспринимался учеными XIX века. Не лишена оснований и мысль о том, что суровость наказаний в ранней римской армии позволяет говорить скорее о слабости дисциплины, нежели о ее крепости. Если в Ранней республике дисциплина основывалась прежде всего на религиозно-культовых основах, страхе воинов перед карой богов за нарушение священных клятв и табу, а в конечном счете на неразрывном единстве интересов войска и гражданской общины в целом, то в позднереспубликанской и императорской армии потребовались новые подходы к обеспечению дисциплины. И это уже не могла отупляющая муштра и «вдалбливание» заранее регламентированного поведения. Очевидно, что в системе дисциплинарных мер, включавшей разнообразные организационные, правовые, политические и социально-экономические инструменты, далеко не последнее место принадлежало методам морально-психологического воздействия на войско, тем традициям, которые целенаправленно культивировались в императорской армии и несли в себе установки и «архетипы» римского воинского этноса. Суровость римской воинской дисциплины еще в древности стала легендарной, прежде всего в связи с практиковавшейся римлянами беспощадностью наказаний. Не касаясь подробно этой достаточно хорошо известной черты римской военной организации, отметим, что дисциплинарная суровость не сводилась только к устрашению и в идеале была рассчитана на то, чтобы вселить мужество в воинов . Неумолимая суровость в представлении римлян не была тождественна жестокости как таковой. Под последней, по-видимому, понималось неоправданное превышение дисциплинарной власти, не связанное с давлением необходимости и граничившее с издевательством . Сама установка на суровость, хотя и делала страх наказания одним из решающих факторов дисциплины, не была самоценной, но преследовала прежде всего цель добиться беспрекословного повиновения, которое выступает как главная заповедь римской дисциплины, стоящая выше любых обстоятельств и соображений, побед и поражений, в том числе и отцовской привязанности к детям. Воля полководца в римской армии была столь непререкаемой, что самовольное действие, даже успешное, считалось таким же нарушением дисциплины, как и невыполнение приказа. По словам Саллюстия, «тех, кто вопреки приказу вступил в бой с врагами и, несмотря на приказ об отходе, задержался на поле битвы, карали чаще, чем тех, кто осмелился покинуть знамена и... вынужден был отступить» . Такое отношение к приказу трактовалось как основа основ военной организации и самого государства и осуществлялось на деле не только в период Республики, но и в период Империи, а также было закреплено военным правом, согласно которому смертью каралось и невыполнение приказа, и действие, запрещенное полководцем, даже если оно было успешным . Не менее характерно для римской концепции дисциплины тесное переплетение ценностных и сакральных представлений. Воинская дисциплина изначально рассматривалась как особый модус поведения, устанавливаемый и санкционируемый богами. Видимо, не случайно у Тацита в изложении речи Блеза к мятежным солдатам употреблено выражение fas disciplinae. Fas disciplinae - это все то, что предписывается богами при посредстве военного предводителя, это и сам военный порядок, и дисциплина в современном смысле слова. Сакральное начало в понимании военной миссии было исходным пунктом для последующей разработки военно-правовых институтов и накладывало существенный отпечаток на трактовку воинского долга, в немалой степени обусловливая суровость наказаний за отступление от его предписаний. Повиновение полководцу как важнейшее требование дисциплины закреплялось воинской присягой, получая соответствующую сакральную санкцию. В данном контексте уместно обратить внимание также на факт появления при Адриане культа Воинской Дисциплины как обожествленной абстракции. Этот культ засвидетельствован нумизматическими и эпиграфическими памятниками, которые датируются временем вплоть до правления Галлиена. В лагерях Дисциплине воздвигались алтари, ей делались посвящения от лица воинских частей. Хотя данный культ, скорее всего, был введен «сверху», сам факт его бытования примечателен с точки зрения тех ценностей, которые пропагандировались в армии. Следует сказать, далее, о том, что строгость римских военных порядков делала принципиально нежелательным явлением присутствие в военном лагере женщин и тем более их вмешательство в военные дела . Светоний, отмечая стремление Августа поддерживать в войсках строгую дисциплину, в первую очередь указывает на то, что он даже своим легатам дозволял свидания с женами только зимой, да и то очень неохотно . Исконное убеждение о несовместимости военной службы с пребыванием в войске женщин было достаточно живучим, несмотря на то, что существование не признанных законом солдатских семей - реальный факт уже для эпохи Юлиев-Клавдиев, а супруги некоторых военных начальников открыто глумились над всеми обычаями и приличиями. Таким образом, вступление на военную службу действительно означало разрыв с частной жизнью и начало нового существования: римлянин из сферы действия ius civile переходил в сферу, где действовали суровые нормы воинской дисциплины (в том числе fas disciplinae), и, попадая под власть военачальников, лишался ряда гражданских прав или ограничивался в их использовании. Вместе с этими лишениями воин обрекал себя многочисленным невзгодам и опасностям в период войны, а также тяготам, связанным с постоянными трудами, — в мирное время. К таким трудам в первую очередь относились постоянные военные упражнения и учения, которыми молодые воины должны были заниматься дважды в день, а ветераны - один раз. Воинская дисциплина, при всех прочих своих характеристиках, всегда понималась римлянами как особая наука, основанная на твердых правилах, в частности правилах отбора и обучения новобранцев. Значение тщательной выучки войск, естественно, возросло с созданием регулярной армии, боеспособность которой основывалась прежде всего на профессиональном отношении к военному делу во всех его аспектах. В источниках постоянно звучит мысль о необходимости и благодетельности постоянного упражнения воинов как для укрепления дисциплины и духа армии, так и для процветания государства в целом . Непрерывный труд был главным лекарством против разлагающей дисциплину праздности, лучшим средством закалки воинов . Соответственно, наибольшей похвалы удостаивался тот полководец, чье войско приведено к послушанию трудом и привычкой к упражнению, а не страхом наказания. По неписаному правилу, как в военных упражнениях, так и в прочих трудах и тяготах, выпадавших на долю воинов, образцом и примером должен был служить сам военачальник, способный своим искусством и рвением возбудить «пыл подражания». С неизменным одобрением, а часто и с восхищением античные писатели указывают на приверженность римских военачальников и принцепсов такому стилю общения с войском, когда они объединялись с подчиненными «скромностью, трудом, бдительностью», когда «с пылью и потом солдат смешивался пот полководца» . И действительно, такое поведение военачальника, как никакое другое средство, могло поднять дух воинов, подчинить их суровым требованиям дисциплины, создать особые узы между командующим и солдатской массой. «Лучшее облегчение тягот для человека, - писал Плутарх, - видеть, как другой переносит те же тяготы добровольно: тогда принуждение словно исчезает. А для римских солдат самое приятное - видеть, как полководец у них на глазах ест тот же хлеб и спит на простой подстилке или с ними вместе копает ров и ставит частокол. Воины восхищаются больше всего не теми вождями, что раздают почести и деньги, а теми, кто делит с ними труды и опасности, и любят не тех, кто позволяет им бездельничать, а тех, кто по своей воле трудится вместе с ними» . Нет оснований сомневаться в действенности подобной модели поведения полководца: судя по всему, солдатская масса была достаточно восприимчива к такого рода примерам, которые наглядно подчеркивали «императивность» героической суровости воинской дисциплины. Распущенность и изнеженность военачальника, напротив, воспринимались воинами сугубо неодобрительно . В приведенных свидетельствах суровость римской дисциплины предстает, таким образом, как нормативный идеал, завещанный предками, и воплощение его относится по преимуществу к героическому прошлому Рима. Вместе с тем, консерватизм римских военных традиций, объективные условия и потребности военной деятельности делали установку на суровость дисциплины неустранимым фактором жизни армии.